Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]
У нас было время, пока немцы развернут пушки, и все три танка по команде «Делай, как я!» открыли огонь с коротких остановок. Мы разбили одно орудие. Но ответный снаряд уже развернувшихся двух других пушек взорвался рядом с БТ-7, которым командовал мой бывший однокашник Игорь Волошин. Десант с танков уже спрыгнул и залег, ожидая, когда мы подавим огневые точки. Танк Волошина остановился.
Эти легкие пушки с длиной ствола девяносто сантиметров не имели в комплекте бронебойных болванок. Они били по нам специально предназначенными для танков фугасными снарядами весом шесть килограммов. Этой штуки вполне хватило, чтобы проломить нашу противопульную броню и разнести экипаж в клочья. Поэтому мы шли с максимальной скоростью, делая отчаянные зигзаги и не переставая вели огонь.
Я не скажу плохого о своем танке БТ-7. В девяностых годах, когда разоблачали все и вся, находили ошибки в каждом шаге. О легких танках БТ и Т-26, составлявших основу бронетанковых войск в начале войны, говорили очень мало добрых слов. Но немногие уцелевшие танкисты, воевавшие на «бэтэшках», и я в том числе, не разделяем пренебрежительного отношения к этим скоростным, маневренным машинам.
Немцы быстро реагировали на любую ситуацию (только Россию они недооценили!). Уже к октябрю большинство 37-миллиметровых «колотушек» они заменили на 47– и 50-миллиметровые противотанковые орудия. А они прошибали броню «тридцатьчетверок» на расстоянии семисот метров и больше. Но «тридцатьчетверка» была в 1941 году живой легендой, а что оставалось нам, с нашей противопульной броней? Оставалось не пятиться, вести бой на скорости, резких поворотах и стрельбе с коротких остановок. Тем более наши «сорокапятки» не уступали немецким пушкам. Я понял эту науку со временем, а лейтенант Князьков постиг куда раньше, чем я.
Поэтому мы взлетали на позицию артиллеристов на равных, оставив позади разбитый танк Игоря Волошина. Еще одну пушку в упор расстрелял Т-26, а Иван Войтик переехал станину и, догнав, раздавил гусеницами двоих артиллеристов. Мы ударили вторую пушку корпусом. Расчет, не бросавший ее до последнего момента, пригибаясь, побежал прочь. Они были вне зоны огня и скрылись в боковой траншее.
Мы всадили туда два осколочных снаряда, которые взорвались выше, чем надо, и вряд ли кого достали. Зато по броне ударило как зубилом. Что-то небольшое, металлическое, пробив борт танка с правой стороны, лязгнуло о казенник пушки и, отрикошетив, пробило снарядную гильзу в боеукладке, едва не под носом у меня.
— Еще пушка! — кричал Прокофий, разворачивая танк. — Не телитесь, бейте!
Но это была не пушка. В броню ударило снова, но мы уже повернулись лицом к опасности. В нас стреляли из противотанкового ружья. О них вкратце упоминали в училище как о чем-то малозначительном и не представляющем большой опасности. А между тем в нас с расстояния шагов семидесяти выплескивал частые вспышки тонкий ружейный ствол с массивным набалдашником. Что-то кричал Прокофий, снова разгоняя танк.
Двое солдат, в шинелях и кепи с козырьками, шарахнулись в разные стороны, но окоп был небольшой. Его не успели соединить с траншеей. Прокофий крутанул танк, едва не провалился одним боком, но наш механик-водитель дал такой газ, что мы вылетели из окопа одним прыжком и брякнулись всей массой о землю.
Я разбил подбородок, но развернул башню в сторону убегающих немцев. Один попал под строчку пуль и упал. Другой пригнулся, буквально нырнул под пулеметную трассу и скатился в траншею. Опытный, гад! Из траншеи вылетели несколько гранат. Обычных, противопехотных, но рванули они довольно точно, под гусеницами. Шпень затормозил. Осколки могли перебить маслопровод и издырявить бак. Всегда рискованно вести бой без поддержки пехоты. Князьков приказал отогнать танк назад.
— Ищи бугор под задницу! — командовал он, но Прокофий, который еще не пришел в себя после трех противотанковых пуль, выпущенных в упор, соображал плохо.
— Ставь танк с уклоном, — кричал я.
До Прокофия наконец дошло, и он загнал «бэтэшку» кормой на бруствер орудийного окопа. Теперь мы могли стрелять по траншее сверху вниз под отрицательным углом прицела. Мы выпустили три осколочных снаряда и опустошили диск.
Появились десантники. Немцы продолжали вести огонь. Упал один, второй боец. Остальные залегли, стреляя из винтовок. Немцев надо было вышибать гранатами, но с этим делом у нас было туго. Плохо учили красноармейцев метанию гранат. По крайней мере тех, кого призвали в последние месяцы. Позади нас что-то оглушительно рвануло. Я невольно высунулся наружу. Т-26 Ивана Войтика (командира я не знал), накренившись на правый бок, дымил. Еще одна пушка?
— Бей из пулемета! Чего зеваешь!
Лейтенант рывком стянул меня за штанину. Пехота, а скорее всего, наши танкисты, более подготовленные, взялись за гранаты. Из дальнего конца траншеи выскакивали фрицы и бежали в сторону кустов. Пулеметчик прикрывал их, поставив сошки на бруствер. Бронебойный снаряд выбросил в метре от него фонтан чернозема.
— Нет осколочных!
Я длинными очередями бил по убегающим немцам. Но отступали они умело. Врассыпную, кидаясь из стороны на сторону. Мой огонь был не слишком эффективным. Правда, я срезал пулеметчика, который полез из траншеи вслед за своими. Его опрокинуло за бруствер, он попытался подняться и снова осел на вытянутых руках. Мой «Дегтярев», лязгнув, замолк.
— Заряжай, чего смотришь! — закричал Князьков.
— Диски кончились.
— Какого хрена пустым в бой идешь!
— В овраге целый мешок дисков расстрелял, — огрызнулся я. — И сегодня два оставшихся.
— Прокофий, гони.
— Щас мы их, — включая скорость, отозвался Шпень. — Два наших танка угробили и меня чуть не продырявили!
БТ быстро набрал скорость, преследуя убегающих. Немцы срывали с себя шинели, бросали оружие. Время от времени кто-то оглядывался. Один, понимая, что не убежит, встал на колени и поднял руки. Двое суток назад я был свидетелем самой настоящей мясорубки в овраге, где на узком пространстве мины рвали на куски людей. Трупы и части человеческих тел лежат там до сих пор. Но сегодняшняя погоня за людьми, как за зайцами, заставила меня вцепиться в рукоятку поворота башни, чтобы не закричать. Князьков, как я считал, перешагивал какой-то порог.
— Зачем? — невольно вырвалось у меня.
Танк ударил стоявшего на коленях и что-то громко выкрикивающего немца. Крик мгновенно смолк, а танк встряхнуло так, словно мы врезались в дерево. Потом догнали второго, третьего. Четвертый из-под локтя строчил на бегу из автомата.
— Автомат не порть! — выкрикнул Князьков.
Прокофий, сбавив ход, ударил немца бортом и пропустил тело между гусеницами. Двое нырнули в промоину, один исчез в небольшой роще. Лейтенант приказал остановиться, а мне сбегать за автоматом. Один автомат у нас имелся, только без патронов. Я подобрал знакомый мне МП-40, снял с немца пояс, на котором висел штык-нож и подсумок с запасными магазинами. Еще два вытащил из-за голенища сапог. Боеприпасов у фрицев хватало. Случайно дотронулся до тела, смятого мощным ударом. Крови почти не было, только тонкая струйка сочилась изо рта.
— Глянь еще в сапогах, — крикнул Шпень. — Они запасные магазины там носят. И сапоги сыми, если хорошие.
Разувать перемолотый труп я не стал и молча вернулся к танку.
— Чего сапоги не снял? — спросил Прокофий. — У меня обувка ни в задницу.
Я огрызнулся, влез в люк и протянул трофеи Князькову. Он взял автомат, два магазина к нему и сухо приказал:
— Подбери свой автомат за сиденьем.
Я достал автомат, но лейтенант сделал знак Прокофию, чтобы тот подождал.
— Заряди автомат, рядовой Волков. Сумеешь или руки трясутся? Ты кого пожалел? Фашистов, которые четвертый месяц наших людей убивают? Пожалел, говори прямо?
— Нет, — хрипло отозвался я.
— Запомни, сучонок, ты немца чем угодно бить должен. Нет патронов — прикладом! Штыком, ножом, руками…
Изо рта обычно спокойного лейтенанта летела слюна. Он трясся от злобы, эта злоба была направлена на меня.
— Я в батальоне полтора года служу. Каждого танкиста знаю. А они за неделю почти все погибли. Единственный танк уцелел, потому что нам, дуракам, повезло. Воевать без злости и слюни распускать я тебе не позволю.
— Ты, лейтенант, выбирай слова, — я загнал магазин в автомат и передернул затвор. Это прозвучало почти угрозой, и Прокофий попытался выдернуть автомат. Я отпихнул его ногой.
— Я одиннадцать дисков во фрицев выпустил и не в небо стрелял, а целился. А тыкать мне в глаза этими раздавленными уродами нечего!
— Сядешь на башню, — приказал Князьков, — и добьешь тех троих, чтоб не мучились. Прокофий, врубай скорость. И механику сапоги сдерни. Оружие и документы не забудь.
Добивать никого из троих немцев не пришлось. Двое были раздавлены всмятку, у третьего, который стоял на коленях, почти напрочь была оторвана голова. Трофеи — две винтовки, «парабеллум» и штук шесть гранат — я собрал. Но сапоги ни с кого снимать не стал. Князьков промолчал. Вынул из кобуры «парабеллум», повертел и опять вложил.
